Восемнадцатая часть
О борьбе Синельникова с виновными «по службе» отмечалось позднее в книге «Иркутск. Его место и значение в истории и культурном развитии Восточной Сибири»: «…Одновременно с изданием циркуляров шла быстрая и энергичная кара виновных. Но дело, по видимому, улучшалось мало, так как почти в конце, правда не очень продолжительного, управления сенатора Синельникова в тех же Ведомостях («Иркутские губернские ведомости» - С.Г.) появился циркуляр следующего содержания:
«Прошу гг. начальников губерний и областей строго подтвердить и наблюдать, чтобы циркуляры мои не оставались мертвыми буквально, но исполнялись непременно. Я еще до сих пор не мог вступить в мою настоящую обязанность наблюдателя за благоустройством и порядком, вводить же и поддерживать законный порядок была и есть их обязанность прежде меня. При исполнения этих обязанностей и самыя просьбы не поступали бы ко мне в таком множестве, тем более, что из этих просьб неосновательных меньшая часть».
То, что циркуляры Николая Петровича часто не достигали цели – факт известный. Но «мертвыми» они не оставались. Например, после генерал-губернаторских «посланий» Енисейский губернатор Лохвицкий «был вынужден постоянно бывать то в Канске, то в Ачинске, то в Минусинске».
Многие с восторгом относились к циркулярной борьбе нового генерал-губернатора, но были мнения и противоположные. К примеру Г. Н. Потанин в письме к Н. М. Ядринцеву писал: «Сначала Синельниковым были недовольны чиновники, народ же встретил сочувственно, ибо первых ругал взяточниками, многих прогнал. Коверкая все старое, он, конечно, задел и хороших людей, через что вызвал справедливый ропот. Народу объявил сначала, что он принимает всевозможные просьбы, а теперь, кажется, прогоняет всякого или пугает острогом.
Вызванные им чиновники берут и грабят пуще старых, вместо запрещенных кабаков явилось кормчество: водку продают сами заседатели под чужим именем. Громкие циркуляры – пыль в глаза. Конечно, иногда в основе – добрые намерения, но главные (убеждения) – деспотизм и самодурство. Собственное «я», не терпящее никаких самостоятельных мнений. В ходу одна униженность и порабощенность. Все способное и самостоятельное придавлено до невозможности.
Вся деятельность (Синельникова) (направлена) только на театральное дело: афиши просматривает генерал-губернатор в корректуре; назначение пьес, распределение ролей – все делается самим генерал-губернатором; свобода искусства придавлена; актрисы-помпадурши в ходу и влияют на управление…»
Но вот мнение противоположное: «Нам пишут из Канска , что циркуляры нового генерал-губернатора дают основание ожидать скорых улучшений во многом; в последнем циркуляре между прочим говорится, что если при ревизии (имеющей быть осенью) будут жалобы, которые если окажутся справедливыми, то виновные будут немедленно удалены и т. д. Бродяг уже шлют на Сахалин…. Похождения бродяг артелями, как это было до сих пор, кончаются. А с тем вместе уменьшается и баснословное количество преступлений».
Циркуляры Николай Петрович рассматривал и как некий личный бастион, защиту своих идей от любых посягательств. Циркуляры стали личными посланиями начальника края своим подчиненным и они выходили далеко за рамки внутреннего документооборота – их знало население.
Но административная, агитационная, «воспитательная» работа Синельникова не давала однозначного результата. Причин множество: слишком непрозрачной была сама система принятия решений, не хватало квалифицированных кадров. За время своего управления генерал-губернаторством было принято немало справедливых и полезных решений. Не случайно историческая память донесла до нас положительные отклики на деятельность Синельникова, недаром Иркутск и иркутяне присвоили ему звание Почетного гражданина.
В исторических анекдотах о нем все-таки больше искренности и положительных оценок, чем сарказма и злой иронии.
Судя по всему, действующего законодательства Синельникову было мало! В первом Всеподданнейшем отчете за 1871 год он не преминул написать императору:
«Я бы всеподданнейше просил предоставить генерал-губернатору хотя бы временное право удалять из мест жительства личностей, которые явно нарушают закон, с надеждою избежать заслуженной кары изворотливостью и незаконным покровительством, кляузников расплодившихся в Восточной Сибири, занимающихся азартною противузаконной игрою в карты, в особенности удалять с золотых промыслов лиц, проживающих в окрестностях или на самих промыслах под благовидными предлогами, а специально ведущих торговлю хищническим золотом. Ответствуя за то, что право это будет употреблено мною только для охранения добра и общественной пользы…».
Фактически генерал-губернатор просил дать ему права выше закона!
Право такого ему не дали, а Министерство внутренних дел и вовсе не ответило на его предложения.
Значительную часть своей карьеры Николай Петрович сталкивался с имперской пенитенциарной, судебной системой. Разумеется, у него было немало помощников, но Синельников, как говорится, многое мог и сам. В его многочисленных циркулярах, предназначенных для массовой аудитории, однозначно видна его погруженность в разрешение административно-правовых коллизий.
Из первого же Всеподданнейшего отчета за 1871 год мы узнаем, что вопросы судоустройства, освоения реформы городского управления были в постоянном поле зрения генерал-губернатора. Он много внимания уделял введению волостных судов, понимая, что это базовый элемент всей судебной системы.
Николай Петрович ставил вопрос о полицейской системе в провинции. Он считал, что деятельность полиции в Восточной Сибири труднее, чем работа полицейских в Европейской России, «потому что обременена занятиями и по судебной части, вызывающими к частым разъездам на огромных расстояниях, а равно по дороговизне, весьма затрудняется в содержании…»
В первом Всеподданнейшем отчете Синельников указывает на проблему обустройства ссыльных поселенцев. Любопытно, что он предложил обсудить этот вопрос в некоторых крестьянских селениях и, говоря современным языком, провел общественные слушания, в ходе которых получил дельные предложения. Один из волостных голов предложил составлять из ссыльно-поселенцев партии для разработки «общественными средствами земли», с тем, чтобы полученные урожаи передавались в запасные магазины.
Проблемы пенитенциарной системы, ссылки и каторги были хорошо знакомы Синельникову. Один из острых вопросов – положение заключенных после отбытия наказания.
«Общество наше, в большинстве, насколько снисходительно и милостиво к «несчастненьким» покуда они в заключении, настолько же неразумно-жестоко в отношении к тем же «несчастненьким», как скоро они освобождены из заключения. Вместо того, чтобы поддержать павшего собрата в силу простой истины: «Кто же из людей не без греха»; вместо того, чтобы, по возможности, снисходительно и с участием отнестись к несчастью ближнего, заставив его забыть прошлое, – общество наше смотрит на освобожденных из заключения, как на отверженных париев, от одного прикосновения к которым оно может заразиться и погибнуть.
Жалкое заблуждение, и не столько жалкое, сколько вредное! Отвергнутые обществом, без гроша в кармане, без куска заработанного хлеба, освобожденные из заключения невольно озлобляются на общество и совершают новые преступления…», – писала столичная «Петербургская газета» в 1872 году.
Эта сторона вопроса находилась в постоянном поле зрения Синельникова. Он привлекал заключенных к различным работам, чтобы дать им заработок. В одном из циркуляров Николай Петрович писал: «На ответственности начальства лежит обязанность, чтобы ссыльно-каторжные строго вынесли кару, определенную законом за содеянные ими преступления. Вместе с сим для пользы государственной следует иметь в виду охранение по возможности, их физических, а в особенности сил нравственных, возбуждая в них раскаяние в преступлениях, ведущее к надежде на лучшее будущее».
В итоге Синельников «пробил» на самом высоком уровне распоряжение, которым преступникам разрешалось работать на частных золотых приисках за плату, которую получали обыкновенные рабочие.
Еще один аспект – политическая ссылки и каторги. У царского чиновника не могло быть иного мнения, кроме официально принятого – все политические ссыльные являлись первейшими врагами государя и государства.
И тем не менее, еще будучи главным по тюремному ведомству империи, Николай Петрович, из польских заключенных сформировал рабочие роты и использовал их на сооружении внутренних железных дорог. Генерал выхлопотал для польской роты ксендза, устроил каплицы. Арестанты работали без военного надзора, поручившись друг за друга. Жили на заработанные деньги. За четыре года работ, ведомство Синельникова получило экономию в 200 000 рублей! Не случилось ни одного побега. И самое главное, по ходатайству Николая Петровича большинство польских арестантов было возвращено к своим семьям.
Прибыв в Иркутске, он привлек ссыльных поляков к устройству булочных, мебельных, портяжных, сапожных заведений. Известен факт, о котором сообщали «Иркутские губернские ведомости», а позднее столичный «Голос»: Синельников выдал семи политическим ссыльным полякам, дозволительные свидетельства на поиски и разработку золота в Восточной Сибири
Но мнения самих поляков о Синельникове не всегда были положительными.
«В то время всевластным губернатором Восточной Сибири был генерал Синельников, человек буйного темперамента, что ещё усугублялся и разгорался под влиянием обильных возлияний.
Это был деспот, навязывающий всем свою волю, вернее, своё самодурство, напористый и весьма жестокий, не только с подвластными ему чиновниками, но и с высшими, равными ему по рангу лицами, а также с купцами, словом, со всеми жителями этого огромного пространства, что находилось во власти иркутского губернатора.
Особую ненависть питал генерал Синельников к полякам.
– Вы, поляки, все – мятежники, все, без исключения, вы мерзавцы и негодяи.
Так говорил, обычно, в ярости, генерал Синельников о поляках, политических преступниках».
Такой способ отношения, основанный на вымыслах и клевете, в ту пору всевластия генерала Синельникова ощущали на себе партии поляков, которые добирались до Забайкальского или Приамурского краев, до разных мест наказания или до мест поселения, потому что и те, и другие на долгое время останавливались на отдых в Иркутске.
Мы не приводим здесь большого отрывка из описания Синельникова, сделанного ссыльным Дыбовским. Он пересказал немало недостоверных фактов. К примеру, строительство церкви в резиденции генерал-губернатора провел граф Муравьев-Амурский, а не Синельников.
Ни один генерал-губернатор, ни один высокий чиновник в Иркутске за всю историю польской ссылки не был замечен в подобного рода зверствах над политическими ссыльными поляками, которые приписывали Синельникову.
Николай Петрович, который служил в Польше, знал не на словах особенности «польского характера», опубликовал воспоминания, в которых Польше и полякам было уделено много страниц. Эти мемуары не вызывали ответной негативной или просто критической реакции со стороны польской общественности. Есть все основания полагать, что оценки польских ссыльных –скорее всего перенос всего того негатива, который неизбежно копился в среде польской диаспоры по известным причинам.
В Иркутске был возведен большой Польский костел, было создано культурно-просветительское общество «Огниво», поляки повсеместно занимались предпринимательской деятельностью, их привлекали к научно-исследовательским работам и т. п. Разумеется, политическая неблагонадежность несла всевозможные ограничения и сложности. Но такого, чтобы иркутское общество, знакомое с декабристами, полиссыльными, Чернышевским, народниками вело себя в духе охранительном и официозном, никогда не было.
Именно при содействии Синельникова в 1872 г. были впервые введены должности консерватора музея и библиотекаря ВСОРГО (обе должности совмещал И. Д. Черский). В. И. Вагин, давая в своих мемуарах характеристики некоторым генерал-губернаторам, между прочим отметил: «Он покровительствовал полякам и политическим ссыльным; по крайней мере, не боялся относиться к ним по-человечески».
Ненависть Дыбовского ко всему сибирскому понятна и объяснима. Но как же много «фейков» сознательно или нет сочинил поляк об Иркутске и сибиряках. При всем этом Дыбовский был очень хорошо принят в столице Восточной Сибири. В современном Иркутске, несмотря на явную нелюбовь к городу со стороны Дыбовского одна из улиц названа его именем.
Оставляя за скобками вымышленные характеристики Синельникова, отметим, что реальные шаги генерал-губернатора в деле улучшения жизни ссыльных в Сибири налицо.
Много усилий Николай Петрович приложил, чтобы каторжники могли работать на частных золотых приисках. Как бы ни была тяжела добыча золота, все-таки она не шла ни в какое сравнение с работой на каторге в цепях. В 1873 году на частных промыслах трудилось уже 750 человек. Стоит добавить, что у каторжных условия труда были одинаковыми с вольнонаемными.
Эта деятельность в направлении создания материальной и даже нравственной помощи арестантам стала реальной заботой Синельникова.
Условия рынка труда везде были различны, часто неблагоприятны и в итоге ссыльно-поселенцы, не имея возможности заработать даже на питание либо подавались в бродяжничество, либо уходили на золотые прииски, которые нуждались в постоянном притоке дешевой рабочей силы.
Пытаясь решить проблему бродяжничества, Николай Петрович в одном из циркуляров утверждал, что ссыльных, выходящих на поселение, нельзя расселять без учета интересов населения, т.е. следует в первую очередь принимать во внимание поземельный размер волостей, степень их населенности.
Часто для поселения выбирались местности близ больших городов, трактов, что только усиливало земельные трудности. Из-за отсутствия подходящих земель ссыльные не могли заниматься хозяйственной деятельностью. «При таком направлении этого дела, – писал Синельников, – поселенцы по прибытии на место водворения, становятся в положение, лишающее их возможности заводиться хозяйством и честным трудом земледельца снискивать пропитание, и спешат или уйти на золотые прииски, или пуститься в бродяжничество или же обращаются в тунеядцев и становятся бременем для местного населения».
Николай Петрович требовал от местных чиновников делать экономический анализ территории, куда предполагалось направлять поселенцев, что было в новинку не только для большинства волостных начальников, но и чиновников более высокого уровня. При таком раскладе возрастала роль «профильных» чиновников в губернском центре и в волостях. Ведь им предстояло анализировать и регулировать потоки ссыльно-поселенцев, принимать участие хотя бы в минимальном обустройстве жизни.
Еще одной болезненной темой было бродяжничество. С. В. Максимов, в очерках из цикла «Сибирь и каторга»: «Беглых каторжников разгуливает толпа по Сибири; когда они соединяются вместе, то держат в осаде население обширного района, как это было несколько лет назад в Енисейской губернии. Здесь разбойники плавали на лодках по Ангаре и Енисею и наводили ужас на прибрежные села и деревни…»
Явление было порождено размерами ссылки и каторги , соответственно искоренение его вряд ли было возможно без ее отмены. Николай Петрович это понимал, а поскольку отмены добиться было нереально, прилагал максимум усилий для смягчения того, что с ними было связано. Так что борьба с бродяжничеством полностью укладывалась в его идею сотрудничества – государства и тех, кто получил суровое наказание.
Говорить о наличии у Синельникова какой-то цельной пенитенциарной концепции сложно. Да это и не входило в его функционал. В данном конкретном случае можно констатировать, что как администратор он пытался улучшить и упорядочить деятельность огромного хозяйства «каторги и ссылки». Опыт, приобретенный в период заведования всей тюремной отраслью империи, безусловно, был очень полезен в сибирских реалиях.
Общий гуманитарный настрой Синельникова, нацеленный на улучшения жизни ссыльно-каторжных не прошел даром. Опыт привлечения их к дорожно-строительным работам, использовании на золотых приисках впоследствии применялся его преемниками. Уже в конце XIX века другой генерал-губернатор А. Д. Горемыкин активно использовал труд уголовных преступников на строительстве Транссибирской магистрали.
