Двадцать пятая часть
В отдельных ситуациях Синельников отмечался самодурством. И как сложно совместить это с тем обстоятельством, что генерал-губернатор уважал законы и слыл истовым законником.
В 1872 году в столичной газете «Голос» появилась большая корреспонденция «О Восточной Сибири» А. Пауля – ротмистра Павлоградского гусарского полка, бывшего чиновника особых поручений при Главном управлении Восточной Сибири.
Поводом к написанию этого материала послужили, видимо, слухи об отставке Н. П. Синельникова, которые с завидным постоянством появлялись в столичной прессе. Каждый скандал или противостояние иркутского генерал-губернатора с министрами становились поводами к появлению информации об его уходе с должности.
«Известие это должно опечалить всех, знакомых с положением дел Восточной Сибири и с деятельностью ее настоящего начальника, который и до назначения своего на генерал-губернаторский пост ознаменовал свою службу самыми полезными действиями», – писал автор.
Такое начало наводило на мысль, что автор предложит анализ деятельности Синельникова в положительном ключе. И действительно, Пауль сообщает, что главная цель «настоящей заметки – охарактеризовать образ действий на последнем служебном поприще его и опровергнуть появившиеся в столичных газетах неправильные и неосновательные толки и суждения о деятельности этого энергического начальника».
Сравнивая Синельникова с предшественниками, он считает, что их деятельность не совсем «оправдала общих ожиданий». Прежде всего Пауля не устроило то экономическое положение края, в котором его оставили:
«…Они, конечно, принимали все возможные меры к развитию главнейших промыслов края: кяхтинской торговли и золотопромышленности – и старались привлечь к полезному участию в местной производительности даже и ссыльное население Восточной Сибири, которому, по ходатайству их, предоставлены были различные облегчения в приобретении собственности и полное право пользованию ею.
Но развитие кяхтинской торговли не осуществилось, вследствии впуска контонского чая; заботы же об усилении частной золотопромышленности хотя и увенчались по благоприятным обстоятельствам весьма значительным успехом, но, к сожалению, повели к понижению нравственного уровня в простом народе».
Далее шли рассуждения о том, что есть благо для народа, причем довольно странные. Оказывается, отхожие промыслы привели к слишком большим заработкам у крестьян (речь идет об обеспечении промыслов и кяхтинской торговли сеном, продуктами питания, а также развитию индустрии доставки тяжестей). Одним словом, крестьянское население, по мнению Пауля, стало зарабатывать слишком большие деньги. Они «постепенно приучались к роскоши и мотовству; суконные кафтаны, александрийского ситца рубахи, сапоги, каждодневное употребление мяса, чая, а подчас и вина – вот на что шли мильоны, ежегодно рассеваемые золотопромышленностью на население».
Мимоходом прошелся автор и по купечеству. «Что же касается местного купечества, то оно окончательно утратило в этот период самые существенные и полезнейшие черты своего характера, именно: спасительный страх пред властями и ревностную, всегдашнюю готовность к денежным, по воле начальства, пожертвованиям на общую пользу».
Оказывается, жертвовать-то жертвовали, но процесс носил произвольный характер и они, «будучи лишены просвещенного руководства начальствующих лиц, в значительной степени утратили полезное значение свое для общества».
Одним словом, Синельников застал край в «разобранном» состоянии и «с первых же дней своего пребывания, он приступил самым энергическим образом к благодетельному ее переустройству».
По мнению Пауля, края, конечно, Синельников не знал, людей тоже, потребностей не ведал – Сибирь во всех смыслах была терра-инкогнито для нового генерал-губернатора. «Но в том то и заключается превосходство истинного и стоящего на высоте своей задачи администратора пред обыкновенными правителями, что потребности края, изучение которых требует со стороны последних многолетнего труда и осторожного и тщательного наблюдения, узнаются первым как бы посредством какого-то магического наития.
Но хотя это неоцененное качество и составляет существенную характеристику нового начальника Восточной Сибири, тем не менее, он со свойственной ему осмотрительностью, не сразу приступил к радикальным реформам, имеющим общее для края значение, а ограничился в первые дни своего прибытия лишь принятием мер к благоустройству города Иркутска и к возбуждению местной общественной жизни».
К явным заслугам автор отнес борьбу с наводнениями, которые негативно отражались на городе и его жителях. Далее строительство нового театра, здания для клуба и устройство общественного сада с летним театром. «Словом, – констатирует автор, – общественная жизнь в Иркутске закипела с неслыханною прежде силой». Стали появляться богадельня, юнкерское училище, театры, сады, улицы.
«Поставив город Иркутск на чреду самых цивилизованных городов российских», Синельников взялся за переустройство Восточной Сибири. И главным корнем зла, по мнению автора, для генерал-губернатора стала золотопромышленность, которая, давая огромные выгоды местным предпринимателям и хорошие заработки рабочим, «распространяла в среде трудящегося населения, как объяснено выше, роскошь и мотовство и поднимала цены на хлеб и другие потребности, конечно, к выгоде сельских производителей, но к очевидному ущербу для чиновников и вообще для непроизводительных классов городского населения» .
Вот если бы 30 000 человек, занятых в золотопромышленности «обращены были к естественному занятию своему – земледелию, то при бдительном и строгом наблюдении за ними со стороны начальства, они могли бы извлечь из благодатной почвы сибирской более 2-х миллионов пудов хлеба».
Начальник края, по мысли А.Пауля, делал многое для устранения зла золотопромышленности. Он не дозволял крестьянам наниматься на прииски из местностей, где плохо родит хлеб и где цена его высока. Он обязал крестьян представлять денежное обеспечение для содержания их семейств и для обработки принадлежащих им полей в случае ухода на прииски. Далее он обложил нанимающихся особым налогом по 10 рублей с каждого на предмет улучшения местной сельской производительности.
Разумеется все эти обременения, по мысли Синельникова, должны были оградить сибирское земледелие от деградации. Что же касается золотопромышленности, то тут Николай Петрович предложил использовать труд ссыльных и каторжных. Пауль считал такой вариант спасительным, как для промышленности, так и для самих преступников.
«Щедрое денежное вознаграждение, которое будут получать тяжкие уголовные преступники за работу на частных золотых промыслах, приохотят их к труду; хорошее содержание восстановит их упавшие от беспорядочной жизни силы; отчисляемый из заработка их процент обеспечит существование их в преклонных летах, а полное освобождение от стеснительных условий, которым подчиняются честные граждане, именно – от податей и всякого рода повинностей, окончательно примирит их с обществом…»
Уже в завершении этой большой статьи становится ясным, в связи с чем Пауль, некогда чиновник особых поручений при главном управлении Восточной Сибири взялся за его написание. В «СП-ведомостях» появилась заметка с сомнениями о пользе земляного вала, которым Синельников оградил центральную часть города от разливов Ангары. Более того была высказана мысль, что такой вал и вовсе не был устроен. Фельетонист сравнил деятельность Синельникова по устройству вала с одним из героев Салтыкова-Щедрина градоначальником Угрюм-Бурчеевым, который хотел запрудить навозом большую реку. Но «Синельниковский вал» в центральной части Иркутска был сооружен, и во многом благодаря ему удавалось избежать частых наводнений, которые нередко носили катастрофический характер.
Далее столичные ведомости приводили факты, что якобы на каком-то иркутском пожаре Синельников самолично побил иркутского мещанина. На самом деле, нерасторопный чиновник получил взыскание за медлительность на пожаре.
«СП–ведомости» статью Пауля расценили как «защитительное письмо» . В ответном материале безымянный автор писал: «это довольно грубо написанная апология предместников генерала Синельникова и золотопромышленников». Досталось Паулю и за преувеличение заработков рабочих, и за негативную оценку купечества и чиновничества времен Муравьева-Амурского и его сменщика Корсакова. «Незнакомец» был уверен, что у Сибири есть будущность, но она «весьма мало зависит от той или другой личности генерал-губернатора, но весьма много от тех реформ, которыми пользуется европейская Россия».
В дискуссию вступил «Голос» в жанре письма в редакцию. Материал был озаглавлен «Еще о Восточной Сибири». Редакция без всяких обиняков обозначила «Незнакомца», как литературного подтасовщика и мастера фельетонного передергивания. «При поверхностном, беглом чтении, можно, пожалуй, принять письмо г. Пауля в защиту деятельности генерала Синельникова в Восточной Сибири, хотя, очевидно, никто не нуждается в этой защите и менее всех, конечно, сам г. Синельников…»
«СП-ведомости» отчего-то заговорили о неблагонадежности Синельникова, который убеждал золотопромышленников принимать на работу ссыльно-каторжных. «Голос» заключил: «Не буду останавливаться на приписываемом г. Паулю намерении выставить генерала Синельникова человеком, неблагонамеренным в политическом смысле. Значение этой инсинуации понятно без дальнейших разъяснений. Но, в назидание академической газеты, скажу лишь, что крайности всегда сходятся, и что результаты ультраконсервативных и ретроградных стремлений совершенно одинаковы с результатами социалистической пропаганды: и ретроградное, и социалистическое начала в своем крайнем проявлении ведут человечество к одной и той же нивелировке, кладут его на одинаковое ложе».
Надо сказать, что на протяжении всей административной деятельности Синельникова просматривается настороженность к «капиталистам». Вероятно, николаевская управленческая закваска, где на первое место всегда ставилась служба с точным исполнением вышестоящих приказов, а не предприимчивость, которой сопутствовала ситуационность, оставила след и на его взглядах. Просматривается странная преемственность в этом вопросе между Муравьевым-Амурским, Корсаковым и самим Синельниковым. Все они были генерал-губернаторами николаевской эпохи. Вот что пишет Н. М. Матханова:
«Выполняя задания начальства, он (Корсаков – С.Г.) наблюдал за торгами, ревизовал заводы, тюрьмы, госпитали и прочие заведения. Весьма своеобразную задачу пришлось выполнить в связи с жалобами крестьян и казаков на притеснения со стороны богатых купцов Кандинских: «Адъютант генерал-губернатора… Корсаков… положительно прекратил всю деятельность Кандинских: магазины с товарами были все запечатаны». Эта акция была частью политики Муравьева по преследованию «богатого торгового и промышленного класса» и защите от него простого народа. Участие в реализации муравьевской политики способствовало усвоению его взглядов. Так, в ответ на замечание подчиненного о незаконности угрозы высечь виновного в невыполнении обязанностей, прозвучало типично муравьевское: «Иногда приходится позволить малое зло в отвращение большого!»
Вот это «малое зло в отвращение большого» было свойственно и самому Синельникову. И не только в отношении «капиталистов», которые не откликаются на его инициативы. Он мог позволить сверхмерную строгость и в случае нарушения законов для всех без исключения чиновников, он яростно спорил с министрами центрального правительства и гражданскими губернаторами в подведомственной ему территории, доставалось золотопромышленникам, акцизным чинам, одним словом всем, кто с его точки зрения не радел о благосостоянии Восточной Сибири и ее населения. Эта черта его характера проявлялась на всех административных постах, которые он занимал в период государственной службы.
В отставку Синельников ушел в конце 1873 года в возрасте 68 лет. Уезжал он в столицу империи Санкт-Петербург. Там предстояло завершить ряд формальностей, связанных со служебной работой, определением его сенатских полномочий и т. п. Затем Синельников отправился в Харьков, где жил до последних дней жизни. Зная деятельный характер Николая Петровича, трудно было представить его праздным пенсионером.
В своих мемуарах барон Андрей Иванович Дельвиг – инженер-генерал, представитель знаменитого рода Дельвигов, технический руководитель и организатор строительства многих крупных инженерных сооружений на территории Российской империи, вспоминал, что С. С. Поляков предложил Синельникову стать главноуправляющим Курско-Харьковско-Азовской железной дороги. Поляков был известным предпринимателем и организатором железнодорожного строительства в России. Дельвиг упоминал, что Поляков в одну из встреч пожаловался, что министерство путей сообщения постоянно критикует его «за дурное содержание железных дорог и просил порекомендовать ему человека, который мог бы взять на себя управление в том числе и этими дорогами».
В итоге ему рекомендовали Синельникова. Судя по всему, Синельников согласился, но поставил условие – сначала осмотреть дороги, чтобы понять, чем он может быть полезен, а также получить разрешение Государя на принятие им этой обязанности. «При моей встрече с Синельниковым в поезде Николаевской железной дороги, он возвращался с осмотра вышепоименованной дороги… ( Синельников) заявил о желании поступить на предложенное Поляковым место. Но по просьбе бывшего министра путей сообщения А. П. Бобринского к графу Шувалову, бывшему в то время с Государем за границей. Высочайшего разрешения на это не последовало».
Харьковский период жизни и время после отставки до кончины Н. П. Синельникова в 1892 году – белое пятно в жизнеописании генерал-губернатора Восточной Сибири. В это время он работал на мемуарами, подготовил и опубликовал несколько материалов в периодике. Но представить, что этим лишь занятием были наполнены последующие 18 лет жизни, сложно. Сенатором он был «неприсутствующим», т.е. без обязанностей регулярно заседать в Сенате, но вероятно, время от времени все же посещал отдельные заседания. К сожалению, доступные источники и литература ничего об этой деятельности не сообщают.
Признаем, что в истории Сибири не было такого другого генерал-губернатора, который бы реально спорил, ссорился, испытывал мощнейшее противодействие со стороны высших имперских чиновников как Синельников. Более того, в столице сформировалась чуть ли не партия «недовольных» его действиями в Восточной Сибири. В мемуарах Синельников писал: «Орудовал партией г. К., который занимал в Иркутске высокое место члена совета главного управления краем, а сам беззаботно проживал в Петербурге, покровительствуемый министром. На меня сыпался ряд газетных статей с выдуманными фактами, на меня клеветали, извращая лучшие мои начинания, предпринятые для блага вверенной мне монархом страны».
Интриги против Синельникова плелись на самом высоком уровне с использованием редких в то время публичных «сливов». Говоря современным языком, для дискредитации использовался весь имеющийся в то время набор внутриполитической борьбы: слухи и сплетни, письма в высшие инстанции, искажение его позиции по ряду насущных вопросов среди высшего управленческого персонала. Впрочем, Синельникову всякий раз удавалось отбиться от недругов.
Газета «Русский мир» в 1871 году, оценивая работу Синельникова, писала: «Все начинания новой административной власти, слухи об ее энергии и заботливости расшевелили всех и каждого; повсюду говорят об этой деятельности: с одной стороны, слышно, бьют тревогу, а с другой встречают радостно, и из этого движения можно понять, как велика в Сибири власть Генерал-губернатора, и как благотворны могут быть ее последствия, если она задалась благою целью. С верою в прочность этой деятельности, будем надеяться, что осуществятся многие благие дела, что изменятся формы и условия нашего строя, от изменения которых зависит прогрессивное развитие Сибири во всех отношениях».
Синельников, подводя итоги своей деятельности в крае, писал: «Я предлагал местному начальству усугубить наблюдение над народною нравственностью. Я просил архиереев, для облегчения приходских священников в сочинении проповедей, собрать их свод для чтения в храмах Божиих. Проповеди я обещал отпечатывать безвозмездно в губернских типографиях.
К моим циркулярам прилагались выписки из закона, карающего пьянство и беспорядки, от него происходящие. Я обращал внимание начальства на поднятие земледелия в крае и исходатайствовал высочайшее соизволение о наградах для крестьян за усердие подарками, нарядными и почетными кафтанами. Я предлагал губернаторам наблюдать: а) за исправным содержанием хлебных запасных магазинов и законной выдачей из них вазаимообразно хлеба; б) за правильностью торговли водкою, за упорядочением сбора податей с иноверцев; и) за строгим распределением по волостям ссыльно-поселенцев; г) за соблюдением условий между нанимателями и нанимающимися. Я требовал, чтобы все циркуляры мои были читаны народу по праздникам в церквах после богослужения».
Возможно, современному читателю некоторые предложения Синельникова могут показаться наивными или популистскими. Он, безусловно, мог ошибаться, считая свои действия правильными, полезными и эффективными при решении многосложных сибирских проблем, мог преувеличивать свою роль в общественной и политической жизни России, и полезность своего управления на разных должностях. Но совершенно неоспоримый факт заключается в том, что эта самая полезность деятельности генерала и сенатора Синельникова на службе Родине не требует доказательств.
Спустя годы, работая над воспоминаниями, в заключительных их страницах Синельников «озирал» свою трехлетнюю деятельность в крае, которому по его собственному мнению «отданы мои лучшие чувства, мои горячие заботы».
Он же сам «сгруппировал» те улучшения, которые при нем были достигнуты и проведены в «сибирскую жизнь и в среду ее местного чиновничества».
Итак, цитирую то, что отметил генерал лично:
«1. Увеличение сельских и городских школ распространилось от Якутска до Кяхты и от Ачинска до Благовещенска, на пространстве четырех тысяч верст в ширину и длину.
2.Пьянство в народе уменьшилось; целые волости уничтожили кабаки по собственным приговорам добровольно.
3. В запасных магазинах количество хлеба увеличилось на 445952 четверти.
4. Бежавших с каторги поймано и отправлено на остров Сахалин и в Приморскую область 1581 человек. Особенно замечательно, что упомянутый факт совпал со временем получения мною уведомления, что Государственный совет нашел неудовлетворительными мои распоряжения о поимке каторжных беглецов.
5. Взимание податей приведено в определенную норму и приняло вид гласный и законный. Убавлено взысканий с населения под названием «темных поборов» ежегодно более чем на 180 тысяч рублей. Убавились казенные недоимки без принятия насильственных мер, разоряющих народ
6. Результаты работ каторжных арестантов на золотых приисках превзошли ожидания.По просьбе золотопромышленников число каторжан на приисках увеличилось до 600 человек. Заработок арестантов, за всеми расходами на их пищу и одежду, дошел до 50 тысяч рублей. От государства содержание каторжников не потребовало никакого расхода, и их нравственность повысилась.
7.Не могу не присовокупить к сказанному, что в инородцах стали чаще проявляться желания к принятию православия.
Все приведенное в пунктах совершилось не только при содействии, но при полном сочувствии населения Восточной Сибири, не избалованного вниманием административной власти.
В сношениях моих с высшими правительственными лицами, писанных начерно всегда мною собственноручно, я никогда не дозволял себе выходить из рамки закона, приличия и правды. Это строго соблюдалось мною и во всеподданнейших отчетах. За что же мне писались генералом Тимашевым упреки, доводимые им и до высочайшего сведения? В пределах служебной деятельности, как мне казалось, я мог быть обвиняем только в охранении казенной казны, но ведь означенного требовали от меня закон и совесть. Правда , могли быть недовольны еще гг. местные чиновники. В особенности желавшие нажить себе состояния, но я им помогал, сколько было возможно, не оставлял без помощи нуждающихся…»
Газета «Восточное обозрение», которую трудно заподозрить в «любви» к власти писала: «Он был враг хищничества и эксплуатации. Особенно заботился он о положении простого народа, старался по возможности истребить или, по крайней мере, ограничить кулачество, обращал особое внимание на приисковых рабочих и принял ряд мер к улучшению их положения, старался облегчить тяжесть натуральных и денежных повинностей и уничтожить те из них, которые введены были неправильно, обычаем или требованием чиновников…»
Общественные взгляды Синельникова были, разумеется, пропитаны исключительно монархическими идеями. Об этом свидетельствуют не только отдельные факты его биографии, но и многочисленные примеры, описанные в собственных мемуарах. Воля монарха, решения монарха, указания монарха единственно верные по его мнению целеустановки и целеполагания.
Другого и не следовало ждать от человека, воспитанного на фундаменте идеологемы «Православие – самодержавие – народность». Сильные качества – стремление к служебной справедливости, к благородному пониманию роли подданного, желание улучшить жизнь населения, установить порядок в повседневной жизни смешивались с желанием двигаться по собственному плану, сообразно своему пониманию проектов.
Синельников стремился вовлечь в текущую общественную и хозяйственную жизнь представителей всех сословий. Главной опорой его в центральных губерниях оставалось дворянство – они были системообразующим элементом монархического строя и в этом смысле Синельников действовал в рамках общих тенденций. Но и остальным общественным группам – чиновничеству, купечеству, мещанам и крестьянам он отводил в своих планах заметное место. Приехав, к примеру, в Воронеж он при представлении дворянства, служащих и купечества «объявил полную надежду, что все классы общества будут содействовать мне в поддержании благоустройства губернии».
В мемуарах Синельников относительно собственных приемов управления писал следующее: «… следуя правилу: поощрять словом и делом достойных сослуживцев, и стараясь предупреждать поступки по службе, я во время управления моего четырьмя губерниями не предал суду ни одного чиновники и ни одного человека не запятнал так, чтобы он лишился надежды в будущем быть полезным государству. Я испытал на опыте, что многие из подвергавшихся нравственным и административным взысканиям исправлялись и делались благонадежными гражданами».
Синельников нашел общий язык к «капиталистам» – так генерал-губернатор называл сибирских промышленников и купцов. Он водил с ними товарищество и они помогали ему в различных общественных проектах.
Синельников настолько актуализировал тему народного образования, что сибирские «капиталисты» реально с большим интересом относились к его просьбам жертвовать средства. Во всеподданнейшем отчете за 1871 год Синельников писал императору:
«Капиталисты Восточной Сибири ознаменовали свое стремление к добру и общественной пользе значительными пожертвованиями. Почетные граждане: Сибиряков предложил в мое распоряжение, желая скрыть свое имя, на богоугодное заведение 100 т.р., но отклонив это, я просил его деньги отправить в городскую думу для устройства богадельни, приняв на себя звание Попечителя – вследствие этого Сибиряков внес капитал и еще прибавил 7000 руб. на переделку купленного мною дома и устройство в оном храма Божьего – что и приводится в исполнение.
Коммерции советник Базанов предложил мне 80 т.р. на устройство в крае какого-либо учебного заведения по военному ведомству с наименованием оного Базановским и по телеграмме Генерал-лейтенанта Исакова прибавил 5700 р., но определительного отзыва, что будет устроено на эту сумму, до отъезда моего не получено, почему и распоряжения я сделать не мог; Коммерции Советник Немчинов внес также в мое распоряжение на постройку церквей и устройства города 25 т.р., из этих денег строятся церкви при местном батальоне: Иркутском и Красноярском и при Уссурийском батальоне на Янчике, где вблизи расположенного Корейское селение, часть которого приняла православие».
Конечно, государственных людей мы оцениваем по гораздо более сложным дефинициям чем «хороший-плохой», «добрый-злой». Очевидно, что в системе их координат гораздо ценнее польза, которую они приносят государству, населению, то новое, что с их помощью происходит в стране, те улучшения в жизни, которые становятся производным от их деятельности. Но вот когда все это прояснено, все равно хочется понять простую истину: а каким он был человеком? Плохим, Хорошим?
Ясно, что однозначного ответа не может быть получено. Во многих случаях личностные качества «могли» дремать в «угоду» служебным инструкциям и законам. Да будь ты хоть сто раз хорошим или тысячу плохим, следование букве закона не обсуждается. Синельников с точки зрения законов старался быть полезным государству и обществу. С точки зрения общечеловческих ценностей мы имеем немало фактов, когда он выказывал заботу, сострадание, уважительное отношение к людям. В 1873 году, когда на Байкале случилась страшная трагедия, и в бурю погибло несколько кораблей с рыбаками и рабочими, он тут же организовал работу исправников близлежащих территорий для организации помощи попавшим в бедствие, снабжения продовольствием выживших. Спасательная операция была эффективной – все, кто мог, добрались до мест жительства самостоятельно, раненые и больные – на подводах, отправленных администрацией.
Синельников, оценив работу спасателей, выразил им «особенную благодарность».
Такую же расторопность показал Синельников, когда случилось наводнение в Амурской области. Тогда потребовалось организовать срочную доставку из Забайкалья 20 тысяч пудов хлеба. Поскольку время не ждало, власть обратилась к одному из винокуренных заводов, где имелись запасы зерна. Владельцы Борщевочного завода быстро организовали отгрузку продовольствия. Завод, между прочим, принадлежал иркутскому купцу Хаминову, иркутскому 1 гильдии купцу Голдобину и почетному гражданину Белоголовому. Напомним, что Синельников яростно боролся с винозаводчиками. Но в этот раз выразил публичные благодарности производителям и торговцам вина.
Генерал Николай Петрович Синельников скончался в Харькове в 1892 году 4 октября.
Популярный журнал «Исторический вестник», в котором Синельников опубликовал свои мемуары, откликнулся на его уход так:
«Умер 4 октября в Харькове, 87-и лет, сенатор Николай Петрович Синельников. Имя его в течении пятидесяти лет его административной деятельности было не только известно России, но и популярно в ней. Он управлял четырьмя губерниями и оставил в них память.
В Воронеже он вымостил город, построил торговые ряды, перекинул мост через реку Ворону. Создал памятник Петру Великому, основал общественный сад и театр. Житомир также обязан ему своим благоустройством. Владимир, в течение десятимесячного губернаторства Синельникова, сделался неузнаваемым. В нем появились замощенные площади и прекрасные базарные лавки.
Состоя только три года генерал-губернатором Восточной Сибири, он построил в Иркутске воспитательный дом, благородное собрание, обратил интендантский сад в общественный, основал театр, оградил город от наводнений реки Ангары громадным валом, тянущимся почти на две версты, и украсил его бульваром. Этот неутомимый человек энергично искоренил взяточничество, расширил область хлебной запашки в сибирских губерниях, заботился о развитии сельских школ в отдаленных округах Сибири и упоминал неоднократно о них с сердечной теплотой в своих, когда-то всем известных, но ныне забытых циркулярах.
Николай Петрович, первый из сибирских правителей, разрешил посылать лучших из ссыльно-каторжных на частные прииски на правах вольных рабочих. Вследствие такого гуманного мероприятия, многие из отверженцев общества, по отбытии срока наказания сделались не только людьми обеспеченнымим, но и хорошими гражданами, увидевшими новую зарю в своей жизни. Разумная, экономическая деятельность сенатора Синельникова в звании генерал-интенданта в Польше в начале шестидесятых годов, также не может забыться…»
Синельников ничего не нажил и ничего после себя не оставил, кроме доброго имени. Николай Петрович был почетным гражданином городов Воронежа и Иркутска. В Житомире одна из главных улиц названа в его честь Синельниковскою. Он до конца жизни числился неприсутствующим сенатором, что составляет редкую награду, даруемую за особые заслуги.
Синельников скончался в Харькове, но был похоронен в столице империи. В 2005 году Рауф Растов обнаружил на Смоленском лютеранском кладбище Петербурга могилу с надписью:
«Сенатор Генерал от Кавалерии
Николай Петрович Синельников
Род. 27 сентября 1805 г. сконч. 4 октября 1892 г.
И супруга его
София Лаврентьевна Синельникова
Род. 4 июля 1803 г. сконч. 5 сентября 1867 г.»
